Теперь уже настал черед Айрис задуматься. Она отчетливо представила себе, как Луис, вообразив себя ее благородным спасителем, врывается к Сайласу в лавку, кричит, угрожает, быть может, даже сбрасывает на пол пару чучел или что там ему подвернется под руку. Но ей-то хотелось как можно скорее забыть этого жутковатого человека, а Луис мог ненароком подтолкнуть его к каким-то необдуманным поступкам. Нет, нечего делать их мухи слона, лучше как можно скорее забыть о существовании чучельника. И без того он занял чересчур много места в их жизни – вот уже полчаса они говорят только о нем, а между тем… Она покачала головой.

– Нет, не стоит. Я думаю, что ты прав. Он просто глупец. То, что произошло в Академии, – обыкновенная случайность.

При этих ее словах Луис заметно расслабился.

– Ну, если ты так считаешь… Но если он снова тебя побеспокоит – обязательно скажи мне.

Они сделали еще по глотку портвейна, и Луис взял ее за руку. Машинально водя мыском туфли по черепице, Айрис подумала, как хорошо просто быть рядом с ним, ни о чем не думать, ни о чем не тревожиться. Быть может, это и есть та самая «настоящая любовь», о которой она всегда мечтала. Сейчас, во всяком случае, она была счастлива. Даже Сайлас оказался забыт, или почти забыт. Айрис положила голову на плечо Луису, а он погладил ее по волосам, и она зажмурилась от удовольствия. Какое им обоим дело до этого странного человека? Луис считал его ничтожным и жалким; возможно, он действительно слегка тронулся умом – ну так что ж? Ничего удивительного или из ряда вон выходящего она в этом не видела. Ну а синяки у нее на руке… наверное, он просто не рассчитал силы, когда схватил ее за локоть, желая привлечь к себе внимание.

– Знаешь, – промолвил Луис, – один человек хотел купить мою картину.

– Да, я слышала.

– Так вот, я решил ее не продавать.

– Почему?

– Потому что… Нет, не скажу. Ты подумаешь, что я сентиментальный осел, и будешь совершенно права.

– Нет, не подумаю.

– Подумаешь! – Луис начал ее щекотать.

– Ну хватит, хватит! Подумаю! – взмолилась Айрис.

– То-то же!.. – Луис с довольным видом откинулся на спину. – В общем, даже не знаю… Просто мне кажется, что леди Гижмар на картине – это ты. Глупо, правда?

– Но я – это я. Я не кусок холста, а настоящая женщина из плоти и крови.

– Не напоминай мне об этом. – Он уткнулся лицом в ее шею. – В общем, я решил, что не продам картину, даже если об этом попросит меня сам Рёскин. Мистеру Боддингтону я предложил «Пастушку». Он заплатил за нее триста фунтов.

– Триста фунтов?! – воскликнула Айрис, думая о бесконечных часах, проведенных за работой в магазине миссис Солтер. Чтобы заработать такую кучу денег, ей потребовалось бы раскрасить несколько сотен или даже тысяч кукол, на что ушло бы лет пятнадцать. За это время ее сестра превратится в старуху.

– Да, триста. – Луис улыбнулся. – И пятьдесят из них причитается тебе.

– Что? Почему? Я же ничего не делала, только позировала. Луис фыркнул.

– Я плачу тебе не за это. Ты рисовала луг, небо, выписывала эти чертовы лютики… Несколько десятков или даже сотен лютиков! Согласен, это было сравнительно простое задание, но я не хочу, чтобы ты трудилась бесплатно.

– Я не могу принять от тебя эти деньги, – упрямо сказала Айрис, но он только выставил перед собой ладони в знак того, что не желает слышать никаких возражений, и она не стала настаивать. Вместо этого она попыталась представить Роз за прилавком собственного магазина, в окружении рулонов ярких дорогих тканей и других товаров. Да, ради сестры она возьмет эти деньги. Ради Роз и ради Альби. Ей нелегко было видеть его пустой рот и почерневшие десны. Она даст ему три фунта – пусть купит себе искусственные зубы. Айрис понимала, что с ее стороны это будет, пожалуй, чересчур щедро, но с другой стороны – почему бы нет? Если не считать Луиса, подумала она, касаясь пальцами полинявшей атласной розетки на лифе платья, в последние несколько месяцев мальчуган был ее единственным другом, и она хорошо видела, как он страдает, хотя Альби ни разу не пожаловался, ни разу не сказал, как ему тяжело. Кроме того, он ходил к Роз, носил ее письма и даже пытался их помирить – и все это бесплатно. Решено, она сделает Альби такой подарок! Двенадцать фунтов она оставит себе, таким образом Роз останется тридцать пять. Вполне достаточно, чтобы начать собственное дело.

Луис коснулся губами ее лба.

– Я не хочу с тобой расставаться. Никогда.

– Все-таки ты сентиментален, – вздохнула Айрис, хотя ее сердце буквально разрывалось от радости. – Или это вино так на тебя подействовало? Боюсь, как бы мне не пришлось поместить тебя в Бедлам45.

– Помести меня лучше в постель.

– Не в постель, а в Бедлам, глупый!

Его голос согревал, как вино. Айрис глотнула портвейна и, задержав его во рту, наклонилась, чтобы поцеловать Луиса и передать вино ему изо рта в рот. От неожиданности он закашлялся, разбрызгивая рубиновую жидкость, и даже назвал ее коварной, но Айрис видела, что он тоже возбужден. Губы его были сладкими и пахли корицей и трубочным табаком. Как же хорошо, подумала Айрис. Мы с ним… мы как будто женаты! И она нарочито медленно провела ладонью по его груди.

– Хочешь, вернемся в дом? – предложил Луис.

– А зачем? – ответила она, расстегивая пуговицы на его рубашке. – Нас и здесь никто не увидит – разве только голуби да чайки…

О Сайласе она больше не думала.

***

В тот же день Луис и Айрис сидели в ее студии. Солнце понемногу клонилось к закату. Луис ел из миски засахаренные груши и шоколад, а Айрис работала.

– Пожалуй, надо добавить немного желтого, – озабоченно сказала она. – Подай мне гуммигут, пожалуйста…

Луис допил оставшийся на дне миски сироп.

– Кроме него тебе понадобится ультрамарин, чтобы сделать тени более густыми. – Он взял с полки два свиных пузыря и выдавил на палитру понемногу гуммигута и ультрамарина.

Айрис бросила взгляд на холст. На переднем плане были набросаны контуры мужской и женской фигур, фоном служила высокая ваза с голубыми ирисами и алыми розами. Лепестки и стебли цветов Айрис выписала очень тщательно, теперь ей нужно было только добавить цвета, вдохнуть в них жизнь легким поворотом кисти. Настоящие, живые ирисы, которые купил для нее Луис, уже начали увядать и сморщиваться, но Айрис считала, что в качестве натуры они еще послужат. Пососав кончик кисти, чтобы собрать ворс в точку, она нанесла на края лепестков сильно разведенный голубой, оставляя белый холст там, где цветки были молочно-белыми или где лежали пятна света, и наблюдавший за ней Луис покачал головой. На его взгляд, она слишком спешила. Было бы лучше, сказал он, если бы она сделала еще несколько предварительных набросков, но Айрис пропустила его замечание мимо ушей. То и дело поглядывая на холст, она командовала отрывисто и резко: